Здесь русский дух... - Страница 93

Кроме того, у маньчжуров были и другие претензии к русским. Во-первых, они претендовали на устье Амура, где издавна собирали дань с тунгусов. Во-вторых, их раздражало строительство все новых и новых русских поселений. Боясь, что русские попытаются овладеть и правым берегом Амура, они, в свою очередь, тоже стали ставить там новые города. Главным среди них был Чучар, где стоял их многотысячный военный гарнизон, готовый по первому приказу выдвинуться к границам Руси. Вот эти вопросы и требовалось обсудить с соседями.

До сих пор разговор с верховным правителем не получался. Все московские посланники возвращались назад ни с чем, а кое-кого император даже не пускал на порог своего дворца. Пустое, мол, вы ж все равно будете стоять на своем. Прежде-то он притворялся ласковым и обходительным с царскими послами, когда имелась надежда, что русские откликнутся на его просьбу и уйдут с Амура.

Поэтому-то незадолго до кончины царя Алексея Михайловича в Пекин снарядили дьяка посольского приказа, грека Спафария, славившегося умением убеждать людей. Он должен был сделать все для умиротворения пограничных дел и заключить с империей торговый договор, добившись позволения ежегодно вывозить из Поднебесной пятьдесят тысяч фунтов серебра, драгоценные камни и шелк. Для экономии времени Спафарию приказали ехать наскоро, кратчайшим путем. Спафарий получил приказание успеть попасть в Пекин до того, как маньчжурский хан пойдет войною на Русь. Знающие люди посоветовали греку ехать через Селенгинск, откуда было недалеко до границы.

Дело, порученное Спафарию, являлось исключительной государственной важностью, поэтому, пока он ехал, впереди него летели с гонцами грамоты с требованием готовить подводы и суда с гребцами.

В Тобольске для Спафария приготовили три лодки с сорока пятью гребцами. Любое слово грека являлось законом для тех, кто его встречал, и потому все просьбы Спафария незамедлительно удовлетворялись.

Из Енисейска до Селенгинска грек плыл на лодке в сопровождении многочисленных охранников, половину которых набрали в Енисейске из числа гулящих за неимением там достаточного числа служилых людей.

Прибыв в Селенгинск, царский посланник незамедлительно выехал в Нерчинск. Ехали на подводах, приготовленных боярским сыном Игнатием Миловановым. В дороге больше половины сопровождавших Спафария тобольцев заболели цингой и слегли, но и его самого не обошла данная беда. Волей-неволей пришлось послам задержаться в Нерчинске до самых холодов.

В конце ноября, когда вставший на ноги Спафарий уже готов был снова двинуться в путь, в Нерчинск с двумя санными подводами, груженными мягкой рухлядью, прибыл из Албазина и Федор Опарин, да еще с товарищами — Иваном Шишкой, Семеном Онтоновым, Карпом Олексиным, Григорием и Леонтием Романовскими. Взял он на этот раз и своего старшего сына Петра — пусть, дескать, привыкает к ратной службе. Существовал и еще один казак — Ефим Верига. Тот в последнюю минуту присоединился к отряду. Сказал, что у него есть дела в Нерчинске, дозволил Федору ехать с собой. Чего, мол? Казак он бывалый, и его сабля может пригодится.

— Ты уж, Петенька, побереги там себя, — провожая, говорила молодому мужу Катерина. — На чужих девок не заглядывайся. Знаю я вас, казаков…

Но о девках ли думал Петр, когда его на настоящее дело взяли? Другой бы молился, чтобы по пути, не дай бог, не напороться на лихих людей, а этот, напротив, уже мыслил, как будет драться с поганым народцем.

Фыркал под парнем конь, выпуская из ноздрей пар, тряс гривою. Холодно. Лютый мороз. Конь мог разбежаться, малость разогреться, но всадник его сдерживал. Нельзя, мол, отрываться от общего строя. Таков порядок.

Так и ехали. Впереди Федор с Иваном Шишкой, а за ними братья Романовские, остальные замыкали строй. Возницы кнутами машут, кричат на своих озябших лошадок. Ну, мол, прибавьте ходу. Из-за вас ведь плетемся. Те все равно не спешили. Накануне выпал сильный снег, поэтому они и тянули изо всех сил, пытаясь преодолеть глубокие сугробы.

…Думали, так без приключений и доедут до места. Мол, какой упырь в такую лютую пору захочет вылезать из своего угла? Казаки ошибались. Когда до Нерчинска оставалось совсем ничего, из лесной полосы, примыкавшей к усеянной ледяными торосами Шилке, прямо на них выскочила добрая дюжина конников. На казаков они не походили, а больше на гулящую голытьбу. Кто-то в овчинных полушубках, перетянутых кушаками, кто-то в «барнаулках» — больших бараньих тулупах, другие напялили на себя ватники. Все при саблях и мушкетах.

Злодеи! — сразу понял Опарин. Те по-разбойничьи свистели и громко кричали, пытаясь напугать казаков.

— Братцы, зададим-ка им жару! — вынимая из ножен саблю, обратился к товарищам Федор. — Э-эх! — пришпорил он коня. — Давай, не подведи! Смерть злодеям! — уже на ходу закричал казак.

— Смерть им!.. Смерть!.. Ну их, поганых!.. — раздалось за спиной мужчины.

Тот дурак, кто сам себе враг! — злорадно усмехнулся Федор, сбивая с лошади первого попавшегося ему под руку вора, пытавшегося целиться в него из мушкета.

— Эй, Петька-а! — кричал он сыну. — Ты не особенно там геройствуй! Действуй наверняка…

Разве того остановишь! Поди, одной крови-то.

— На тебе, получи, поганый! — взмахнув на скаку саблей, закричал молодой казак падающему с коня злодею.

— Так их, сынок! Поделом ворюгам! — похвалил его отец.

Тот уже искал новую жертву. Ух! — и обезглавленное тело очередного грабителя тяжело свалилось с седла.

— Батька-а! — закричал Петр. — Я еще одного усмирил…