Здесь русский дух... - Страница 124

124

— Эй, сторожевой! — прозвучал из глубокой холодной ямы простуженный голос Федора. — Ты хоть скажи, чего там делается? Отчего народ суетится вокруг?

— Прикопы они строят, — ответил тот. — Скоро весь уезд здесь соберется.

— Неужели война? — с тревогой в голосе промолвил старый казак.

— Кто его знает! Говорят, что будет…

Федор смачно выругался.

— Вот, люди к войне готовятся, а мы тут сиди!.. Давай, зови воеводу! Хочу с ним поговорить… — заключил он.

— Не велено, — ответил караульный.

— Погоди у меня! — погрозил он кулаком стоящему над его головой казаку. — Вот выберусь отсюда — чучело из тебя сделаю! Будешь ты в моем огороде ворон пугать. Так и знай!..

— Ладно, Федор, уймись! — прозвучало в ответ. — Я ведь подневольный человек. Что скажут, то и делаю.

Федор схватился за голову.

— И-их! — застонал он. — Слыхал, Петруха, как со мной, старым казаком, разговаривают? Неужели я этого заслужил?.. Говорю тебе, зови воеводу! — вновь обратился он с требованием к стоящему наверху казаку.

В ответ все то же:

— Не положено!..

— Хоть жену мою позови, или и этого нельзя? — шумел Федор.

— Зачем тебе она? Сидишь в яме — вот и сиди, а сторонним нечего тут делать, — отвечал казак.

— Ты пойми, дурья башка, нам с ней никогда не свидеться. Я должен ей кое-какие приказы дать… Чего ты, ей-богу, молчишь?.. — не услышав ответа, спросил его Федор. — Эх, ты, зверюга! Откуда ты такой взялся-то?

— Нерчинские мы… — подкуривая цигарку, произнес вдруг охранник.

— Недавно прибыл?

— Да.

— Оно и видно, что не наш, — вздохнул Федор. — Наш бы послушал меня…

Дальше вести разговоры не имело смысла.

— Тогда хоть табачку нам дай. Свой-то еще утром кончился, — попросил караульного Федор Петрович.

— Это можно… — сказал караульный. — Я вам сейчас кисет спущу, только весь табак не забирайте. Мне ведь еще долго на морозе топтаться. Как я тогда без табака? Он ведь и голодный желудок обманет, и душу согреет…

Все же Федору удалось переговорить с воеводой, но случилось это на следующий день, когда охранять Опариных выпало Карпу Олексину. Тот и привел к нему Толбузина.

— Чего хотел-то? — склонившись над лазом, спросил Федора воевода. — Да говори поскорей, а то ведь у меня дел невпроворот.

— Здорово, Ляксей Ларионыч! — поднявшись в рост, начал с приветствия старший Опарин. После долгих дней сидения в норе он так ослаб, что едва держался на ногах.

— Здорово-здорово… — буркнул Толбузин.

— Я слыхал, маньчжуры хотят с Албазином воевать, — сказал Федор. — Так ты б выпустил нас — чего нам здесь попусту томиться? Лишними тебе будут два клинка? Ну, не молчи!..

Толбузин покачал головой.

— Нет, Федор Петров, тебя я не могу отпустить, так как ты для нас являешься государственным преступником, — заявил он. — Вот как только чуть освободимся, я тебя в Москву отправлю.

Федор в отчаянии.

— Да нельзя мне сейчас в Москву! — прозвучал его хриплый голос. — Нельзя, понимаешь? У меня ведь тут целая армия. Кто их защищать-то будет? Вот одолеем маньчжур — тогда и вези меня, куда хочешь…

— Не уговаривай!.. — промолвил воевода. — Если натворил дел — отвечай, а с маньчжурами мы и без тебя управимся.

— Чего ж ты за человек! — бросил в сердцах Федор. — Говорю тебе, я не сбегу. Куда мне бежать, ты подумал? Здесь мои дети, жена… Ляксей Ларионыч, не гневи Бога, одумайся…

— И не проси, — стоял на своем воевода.

— Тогда хоть сынка моего отпусти. Что ему тут от безделья сохнуть? Он для тебя преступник?

Толбузин некоторое время о чем-то думал.

— Нет, и его не опущу, — сказал он вдруг. — Еще натворит, не дай бог, дел. Больно горячий он у тебя. Недавно так моим людям поддал — до сих пор опомниться не могут…

— Значит, и его не отпустишь?

— Нет!

— Бог тебе судья! — махнул рукой Федор. — Прощай, воевода, когда-нибудь ты еще пожалеешь о том, что не выпустил нас с сыном из темницы… Вот чудак-человек! — покачал он головой. — Жалуется в Москву, людей у него мало, а сам последних в яму холодную бросает. Плохо, Ляксей Ларионыч, ей-богу, плохо…

Весь этот разговор слышал Карп Олексин.

— Слышь, Федор Петров… — дождавшись, когда уйдет воевода, обратился он к старому товарищу. — Я так думаю, тебе нельзя здесь оставаться, а то заживо сгниешь. Кто нас с товарищами в бой поведет?.. Короче, как только стемнеет, я вам веревку сброшу — и давайте, дуйте в тайгу. Там сами смотрите… Хотите — вместе с нами воюйте, а нет — так уходите на Дон…

Федор тяжко вздохнул.

— Что ж, воля, она, брат, и впрямь самая важная вещь для человека… — сказал он. — Однако есть кое-что на свете и подороже ее…

— Да ну! — не поверил старшему Опарину Карп. — Быть такого не может… Краше ж воли ничего нет.

— Есть, есть — и не спорь со мной…

— Ты вообще о чем?

— Не знаю… Оно вот тут сидит! — ударил себя кулаком в грудь Федор. — И болит, и болит…

Карп примолк, видимо, пытаясь его понять.

— Я как погляжу, ты не собираешься вылезать из ямы, — обратился он к товарищу.

— Верно… — устало прохрипел Федор. — Разве что сынок мой решится…

— Ты чего, бать! — посмотрел на него с укоризной Петр. — Разве я оставлю тебя одного?.. Послушай, а может, и впрямь сбежим? Там будь что будет!

Федор протянул свои озябшие руки к тлеющим на земле углям. Он молчал, не теряя хладнокровия.

— Тогда и я остаюсь… — подсев поближе к костерку, проговорил Петр. — Давай, бать, доставай табачок — перекурим это дело. Глядишь, на душе веселей станет.

124