Ртищев вздохнул, мол, понимаю, и задал вопрос:
— Когда же ты их, батюшка государь, примешь-то? Ведь спросят, чай…
Царь задумался.
— Я слышал, их хан неделями выдерживает посланников, прежде чем начнет с ними говорить, но восточные люди привыкшие к подобному обращению, — наконец произнес он. — Считают, иначе и быть не должно. Царь, мол, не самая обычная фигура в государстве, к нему запросто не попадешь. Дурное дело — людей томить, но придется… Как сказывают на Востоке, мы не должны потерять лицо, а то ведь азиаты не только уважать, но и бояться меня перестанут…
О столь своеобразной привычке хана Алексей Михайлович впервые услышал от нерчинского казака Игнатия Милованова. Тот для решения пограничного вопроса три года назад ходил с посольством в Пекин. Долго добирались до места — наверное, половину России пришлось пройти, а там еще почти через всю Срединную империю. Короче говоря, несколько месяцев ушло у них на дорогу. Тут бы главному войти в положение и принять их без задержки, но нет, куда там! Пришлось месяц ждать за крепкими караулами, прежде чем император назначил им аудиенцию.
С другой стороны, посланники привезли из Пекина хорошие вести. Думали, хан учинит им словесную драку, отстаивая свои пограничные интересы, а тот на удивление мало говорил о политике, все больше расспрашивая о московской жизни и об увлечениях русского царя. Вот и в написанной по-латыни ханской грамоте, которую они привезли в Москву, не было ничего такого, что могло расстроить государя. Напротив, в ней содержались сплошные дружеские слова, и Алексей Михайлович даже прослезился.
Он почти наизусть помнит, о чем там говорилось:
«По твоему Великому Государя указу присланы из Нерчинска служилые, чтобы нам с тобою посольство сводить и чтобы наши люди ездили к нам и к вам с торгами без всякой помешки беспрестанно и надежно.
И буде сторонние люди пойдут войною под Нерчинские остроги или в Китай, то нам друг другу помогать…
И вперед бы твои люди наших украинных земель не воевали и худа бы никакого не чинили. И как на этом слове положено, будем жить в миру и радости».
Вот, одумался главный, решил тогда царь. Поначалу-то он никак не мог принять наличие под боком сильного соседа. И русские крепости злодеи жгли, и людей убивали и уводили в плен, но вот сейчас все пойдет по-другому. Только зря он надеялся, ведь азиаты снова принялись жечь русские селения на левобережье Амура и убивать людей.
…Никак ведь не уймутся, вздохнул царь. Он уже хотел отправиться в Крестовую комнату, когда в голову Алексею Михайловичу пришла вдруг какая-то забавная мысль.
— Слушай, Федор Михайлов… Если мы для гостей наших соколью охоту устроим? Говорят, их хан тоже большой любитель охоты. Вот они и потешат слух хана, поведав о том, как вместе с московским царем охотились, — спросил он.
— Да ведь время ушло для сокольей-то. Птица наверняка вся к теплым морям упорхнула, — простодушно сказал дворецкий.
— Тогда распорядись, чтоб борзых готовили вместе с соколами, — велел ему царь. — Сам-то поедешь? — спросил он.
Ртищев только вздохнул.
— Рад бы, но не могу. Болезнь неведомая меня одолела. Ночью в пот бросает, а днем мучаюсь дикой слабостью, — пожаловался дворецкий.
— То-то я гляжу, бледный ты какой-то… Давай-ка, к лекарю, немцу нашему сходи, вдруг чем поможет. Не умирать же, ей-богу!
Алексей Михайлович тоже в последнее время не мог похвастать здоровьем, разве что храбрился. Обрюзг, отяжелел, на коня и то с трудом садился, поэтому передвигался больше в карете и на санях, и только на охоту по-прежнему отправлялся в седле.
Еще недавно на него было приятно посмотреть — статный, живой, подтянутый, румянец молодости на щеках играет. Правление царю выдалось не из легких, когда состариться можно и за один год. Чего только стоило Алексею Михайловичу возвратить Московии Смоленск и Северную землю, захваченные некогда Речью Посполитой. Он добился своей цели только кровопролитными войнами. Каково было государю навести порядок в государстве и усилить центральную власть? Не все бояре и князья, привыкшие к самостоятельности, беспрекословно подчинялись Москве. Воссоединить Русь с Украиной — тоже непростое дело, как и подавление восстания низших слоев населения, прокатившихся по всей державе. С одним только Стенькой Разиным пришлось сколько повозиться. Государь же огнем и мечом прошелся по русским землям, сумев подавить большую и малую смуту.
Слава богу, пока особой опасности ждать ниоткуда не приходилось. Поляки после славных походов русских дружин присмирели, Золотая Орда ушла в прошлое, да и шведы поутихли после нескольких неудач. Кто еще может угрожать границам Руси? Может, маньчжуры? Алексея Михайловича всегда интересовали политические дела, поэтому он часто знал намерения разных европейских правителей. Азия же его мало тревожила. Где Москва, а где тот же Пекин! Однако в последнее время до царя доходили сведения, что на Востоке зарождается сила, по мощи уже сейчас не уступающая великим монголам, которые в свое время сумели завоевать полмира. Кажется, эта сила маньчжуры. Они положили свой глаз на Амур и Сибирь, и теперь, облизываясь, ходили вокруг да около, словно лисы возле курятника.
…Прежде чем царь приступил к утренней молитве, духовник благословил его крестом. Пока царь в истовом порыве веры прикладывался к кресту, один из дьяков поставил пред иконостасом на высокий столик-аналой образ Псковского чудотворца, преподобного Никандра, память которого праздновалась в тот осенний сентябрьский день. Священник окропил икону святой водой, и государь, прикладываясь к ней, совершил свою молитву, которая продолжалась около четверти часа. После молитвы царю поднесли кубок с освященной водой, привезенной из дальнего монастыря вместе с иконой праздника и хлебом-просфорой. В это же время служащий дьяк, взяв в руки сборник поучений Иоанна Златоуста, стал читать духовное слово.