Здесь русский дух... - Страница 55

Тимоха как-то подозрительно посмотрел на него и спросил:

— Уж не жениться ли ты собрался?

— Если и так? Вот возьму и зашлю к ней сватов…

Слова вырвались у Петра сами собой, чем немало удивили Тимофея.

— Что ты, брат! Отец Любки твоих сватов на порог не пустит. Не нравишься ты ему, понимаешь? Сам не знаю, почему, но не нравишься, — заявил он.

В глазах Петра не то немой укор, не то растерянность.

— Ты вот что… — нахмурив брови, произнес он. — Чем языком молоть, лучше бы брату помог.

— Чем же я тебе могу помочь-то? — спросил Тимоха.

— Поехали со мной в слободу. Вызовешь мне девку, а потом ступай, куда хочешь.

— Будто сам не можешь… — сделал кислую рожу брат.

— Не с руки мне, понимаешь?.. — вздохнул Петр. — Давай, поехали. Постучишь к ней в окно, и если выглянет, вызови ее на крыльцо. Предложишь идти на наше место…

— Если отец?

— Ей-богу! Будто бы не знаешь, что делать…

Кое-как удалось Петру уговорить брата. Тут как раз подошел святой день — воскресенье, и молодым казакам впервые за много дней наконец-то дозволили отдохнуть, а то ведь и по воскресным дням их выводили в поле. Спешил атаман, чуя близкую войну. Все чаще и чаще отряды злодеев стали гулять за Амур. Их нещадно били, брали в плен, а они снова и снова лезли на чужую землю, неся смерть и раздор.

Чуть свечерело, сели братья на коней и поскакали в слободу. Петр остался дожидаться Любашу, а Тимоха отправился к дому коваля. Ему повезло — никто из слободских парней его не заметил. И отца в избе в ту пору не оказалось — тот работал в ковальне. К этим дням слободские, собрав урожай, уже успели и межи оборвать, и теперь готовились к будущей пахоте. Чинили плуги и бороны, а кто лучше опытного работника их починит?

Увидев в окно Тимоху, Любашка испугалось.

— Что с Петей? — выскочив на крыльцо, спрашивает она.

Узнав, что тот ждет ее, даже не предупредив домашних, со всех ног помчалась к нему.

Вот уж отвели они душу! Будто бы век не виделись. Забыв про все на свете, они долго мучили друг друга ласками, а когда окончательно обессилели, легли в траву и затихли. Так молча и лежали, наблюдая за тем, как медленно угасает день.

— Отчего ж ты так долго не приходил? — спрашивает парня Любаша.

Он и рассказал ей о своих последних приключениях. И о том, как воров они с товарищами побили, и про свое зачисление в казаки не позабыл, добавив, что теперь они не могут часто видеться — служба.

И опять влюбленные, прижавшись друг к дружке, молча лежат, глядя в меркнущее небо.

— Зима скоро, — говорит Петр. — Вон и трава уже пожухла… Видишь, какая? А еще недавно была мягкая, точно перина… И сверчок не трещит, слышишь?.. — Петр вздыхает. — Но пока еще ничего, жить можно, а как холода придут — где гулять-то станем? В окно будем зевать? — Она молчит. — Ну, чего молчишь-то?

— А что говорить?

— Я тебе про холода рассказываю…

— Да ведь до них еще дожить надо, — по-взрослому отвечает Любашка. — Старики наши все о войне разговаривают. Не дай бог, начнется…

— Пустое! — зевнув, проговорил Петр. — Если и начнется — что с того?

— Не скажи, — провела теплой рукой по его потной голове девка. — Маньчжуры сейчас лютые. Придут, пожгут все… Даже детишек малых не пожалеют.

— Я говорю, пустой разговор-то! Не дадим мы им портить нашу землю. Ну, что басурманы? Один наш казак троих их стоит.

— Ой, Петенька, боюсь я что-то, — прижимается к нему Любашка. — А вдруг разлучит нас война?

Петр усмехнулся.

— Тут не войны надо бояться — твоего родителя, — говорит. — Вон он как последний раз меня ругал. Может, нынче успокоился?

Любашка покачала головой.

— Да не любит он вас, казаков. Говорит, что вы народ гулящий и у вас на уме одни только праздники. Живете, точно те цыгане…

Петр даже языком прищелкнул, услыхав такое.

— Много твой отец знает про казаков! — с обидой проговорил он.

— Нет, Петь, правда… — вступилась девка за отца. — Хлеб вы не сеете, ремеслам никаким не обучены… Живете, чем Бог послал…

— Чего? — возмутился Петр. — А кто вас, хороших, от врагов стережет? Не мы ли, казаки?.. Гляди-ка, какие они умные! Ты погоди! Время придет — будем мы и хлеб сеять, и торговать, и сапоги прошивать. А пока нам надо землю эту от врага беречь. Или ты не согласна со мной?

— Да я-то согласна, а вот папа… Сказал, что замуж меня выдаст только за своего, за деревенского. Который, конечно, не гуляет и не ленится. А что, говорит, казак? Всю жизнь с ним провеселишься, а добра так и не наживешь.

Петр хотел сказать что-то обидное в ответ, но тут вдруг совсем рядом послышались чьи-то голоса.

— Здесь их ищите! Это их место…

— Да ведь это Захарка! — испугалась девка. — Его голос. И как, окаянный, выследил-то нас?

— Тише ты! — предупредил ее Петр. — Вдруг не найдут.

Но в этот момент заржал привязанный к дереву Петров скакунок, будто почуяв опасность.

— Никак его конь! — кричит Захарка. — Вон, значит, где они прячутся…

— Ты беги отсюда! — велит Любашке парень. — Я сам их встречу. — Он вскочил на ноги и схватился за нагайку. — Ну, чего ждешь? Беги-ка отсюда! Не бабье дело — видеть, как мужики дерутся.

Любашка метнулась в кусты и там притихла. Решила, что плохо любимого человека оставлять в беде — а вдруг ему помощь потребуется? Так вот она и побежит народ звать…

Петр подумал, что слободских будет не так много и ему удастся нагайкою отбиться от них, но оказалось, Захарка привел с собой всю местную бедноту.