Здесь русский дух... - Страница 33

К оглавлению

— Брат, давай, держись! Я с тобой! — умываясь кровью, закричал он Петру.

— И ты держись! — продолжая изо всех сил работать кулаками, ответил ему брат.

Их крики и вопли слышала вся слобода. Самые любопытные выбежали на дорогу и с интересом наблюдали за дракой.

— Гады! Только толпою и можете!.. — кричал Петр. — Слабо рискнуть один на один?

Впрочем, кто его слышал? В таком пылу про все на свете забываешь, видя только цель…

С ужасом наблюдавшая эту сцену Любаша не выдержала и побежала за отцом. Боялась, что слободские убьют ее Петю.

— Кончай буянить! Силу некуда девать?.. Вот сейчас как оттяну вожжами — будете знать! — уже издали кричал Платон.

Слова кузнеца потонули в общем гвалте побоища, и тогда он принялся растаскивать петухов. Кое-кому из самых драчливых пришлось даже по шеям надавать. Особенно сопротивлялся Петр, который все пытался добраться до Захаркиной рожи. Уже и куча-мала рассеялась, а он продолжал размахивать кулаками и браниться. Тогда Платон схватил его за шкирку и притянул к себе.

— Эх, ты! Отца-казака позоришь… Иди отсюда, и чтобы я тебя больше не видел! — в запале прошипел он ему в самое ухо. — Помни, со мной шутки плохи. Я тебе покажу, как на чужой улице кулаками махать.

— Папа, он же не виноват! Не он затеял драку… — пыталась заступиться за Петра крутившаяся здесь же Любашка, но тот зыркнул на нее сердито, и она замолчала. Отойдя в сторонку, девушка с неукротимой бабьей жалостью смотрела на своего Петрушу, у которого все лицо было в крови. Да и брата его, Тимоху, Любашка жалела. Тому не меньше досталось.

— Ладно, мы пошли… — напоследок недобро взглянув на обидчиков, произнес Петр.

— Пока, казак! Мало мы тебе наподдали! Надо б было еще больше, — нахально взглянул на него Захарка.

— Ничего, мы еще встретимся! Наш папа говорит: это гора с горой не сходится, а горшок с горшком уж точно когда-нибудь столкнутся, — угрожающе произнес Опарин, сплюнув кровавую слюну.

— Давай-давай, топай! Придешь — снова получишь, — победно посмотрел ему вслед соперник.

— Петенька!.. — неожиданно подала голос Любаша. — Тебе очень больно? — глядя на то, как тот волочил поврежденную ногу, спросила она и тут же получила от отца затрещину.

— Иди в дом! — приказал он ей. — Ты, — строго обратился он к Захарке, — чтобы завтра утром был у меня в кузнице. Хватит бесцельно шататься по улице — пора делом заняться. Не передумал?

— Хорошо, дядька Платон! Завтра и приду… — произнес Захарка и многозначительно посмотрел на Любашу. Мол, теперь-то я всегда буду рядом с тобой, а вот Петьке твоему дорога в слободу заказана…

2

Почти целый день Черниговский со своим людьми провел на Симоновском поселении. Прибыли туда в полдень, а дворы пусты.

— Где люди-то? — спросил атаман сидящего на лавочке древнего старичка с белой как снег бородой.

Тот подслеповато прищурился, пытаясь рассмотреть пришлых. Когда понял, что это не какие-то враги, а свои, казаки, сказал:

— Так ведь все на косьбе. У нас как говорят? Петров день замаячил — налаживай, мужик, косы и серпы.

Трудится, значит, народ, удовлетворенно отметил про себя атаман. Это хорошо.

— Как вам тут живется? — слезая с лошади и беря ее под уздцы, поинтересовался атаман. — Может, обижает кто?

Дедок призадумался.

— Как тебе сказать… — опершись руками на сучковатый батог, как-то неопределенно ответил он. — Всякое бывает. То преступники из лесу с ружьями выйдут и весь запас отберут, то эти басурмане…

— М-да, — задумчиво проговорил Никифор. — Что преступники — плохо, а что басурмане — и того хуже… Часто они вас беспокоят? — решил спросить он.

— Чего? — не расслышал старик и потянулся к атаману ухом.

Как понял Чергиговский, от этого старого глухаря мало толку.

— Говорю, в какой стороне ваши сенокосы?

— А-а… Зачем тебе? — протянул старик.

— Хочу тут с народом потолковать. Может, какие просьбы у людей имеются. Сколько у вас тут народу? Две, три семьи? — пояснил казак.

Оказалось, все четыре, при этом одной фамилии — Симоновы. Отсюда и Симоновское поселение.

Прибыли они прошлой весной на подводах, откуда-то из-под Новгорода. Наскоро срубили избы, соорудили вокруг будущей пашни поскотину из жердей, поставили жилище для лошадей, покрыв его сверху травой, и стали готовить привезенные с собой орудия для сева и зерно. У русских ведь как? Есть баба, квашня и топор — уже деревня.

Земля в этих местах не ахти какая — сыроматерая, нерушенная. Ни песка тебе, ни камня, а то и глина сплошная. Одним словом, худородная. И немного ее здесь. В основном болота, торфяники, заливные луга и ельники. Потому и пространство для пашни вышло разбойное. Там, где были сухие и без частого кустарника места. Глянешь — то там клочок земли, то в другом месте полоса…

Зато тут такое приволье! Все нехоженое, нетронутое. И эти поляны с цветами, и луг, и подступающая к ним стеной тайга. Такого в их краях не было. Там каждый клочок земли на вес золота. Тут же бери ее — не хочу. Разве не жизнь? Хотя, говорят, вниз по Амуру оно еще богаче. Правда, тайги там нет, зато немерено полей с плодородной землей. Вот где пашенному развернуться! Впрочем, там пока жить опасно. Здесь проклятые маньчжуры житья не дают, а ниже по Амуру — тем более. Считай, целое войско стоит возле их новой крепости Айгуня. Вот эти змеюки и совершают набеги на русский берег, и попробуй, останови их.

Землю Симоновы готовили основательно. В первый год сделали несколько пропашек для поднятия целины, после чего тщательно боронили ее, пока не превратилась в пух. Только потом стали сеять понемногу. Посеяли рожь, пшеницу и овес. Год выдался скупой на влагу, поэтому и урожай не порадовал. Вот так: сеяли рожь, а жнем лебеду, вздыхали Симоновы. Без хлеба они не остались, хотя и пришлось себя урезать всю зиму.