Здесь русский дух... - Страница 156

156

После Семена принял смерть от вражьей стрелы Карп Олексин, а после него маньчжуры подняли на копья братьев Романовских.

— Прощай, Федор! Не поминай лихом! — напоследок крикнул Григорий.

— Пусть же вовеки веков славится земля русская! — захлебываясь кровью, молвил Леонтий.

Тут и Ефима не пожалела пуля…

— Господи, прими к себе грешную казачью душу! — падая с коня, воскликнул он. — Прошу, будь ко мне милосердным, ведь я грешил не по злому умыслу своему, а в укор неутешной доле, — уже лежа на земле, прошептал он.

— Ты чего, Ефим? — сокрушенно воззвал к нему Опарин.

— Прости меня, Федя… За все прости… — только и успел сказать тот.

Увидев, что Федор остался один, маньчжуры решили взять его в плен.

— Врешь, не возьмешь! — разгадав их план, воскликнул казак. — Эх, жизнь ты моя развеселая! Как же я любил-то тебя… Видимо, пришло время помирать… Смерть нам нельзя обмануть. Прощай же, Русь-матушка! Да хранит тебя Бог!.. — С этими словами он спрыгнул с коня и бросился на острые вражьи копья…

…В крепости слышали какой-то шум в стане врага, но были уверены, что Федору с товарищами удастся живыми вернуться назад. Все их надежды рухнули, когда под утро в крепость явился чудом избежавший смерти Миюска и в красках поведал о том, как погибли казаки.

— Вечная им память… — выслушав ханьца, тихо молвил Бейтон, и глаза его наполнились слезами. Стоявшие рядом бабы завыли-запричитали, а казаки сняли шапки и перекрестились.

— Вечная память…

В тот же день в крепость прибыли посланцы Лантаня, вновь предлагавшие албазинцам сдаться. Бейтон встретил их сурово и все пытался казаться крепким и бодрым, хотя сам едва уже держался на ногах.

— С чего это мы должны сдаваться? — спросил он. — Или вы решили, что у нас силы на исходе? Так вот запретите своему воеводе докучать нам дурацкими предложениями. Если мы выстояли вчера, выстоим и сегодня. Все, прощайте! Казаки, проводите гостей до ворот! — приказал он.

4

Снова потянулись бесконечные дни, наполненные призрачными надеждами и тревогой.

— Эти русские будто сделаны из железа! — поражался Лантань. — Да, они наши враги, но я преклоняюсь перед их мужеством. Какой еще народ способен столько терпеть?

Зная о свирепствовавшей в крепости цинге, он решил проявить великодушие и предложил Бейтону своих лекарей и еду, но полковник остался верен себе.

— Передайте своему воеводе, что в Албазине служилые люди Божьей милостью все живы и здоровы, а немощных никого нет, — заявил он посланцам Лантаня. — В еде мы не нуждаемся.

Когда же те покинули крепость, он сказал, обращаясь к женщинам:

— Бабы, испеките-ка из последней муки пирог, да такой, чтоб на стол не вмещался. Ты, Петр, со своими ребятами отнесешь его азиатам. Пусть думают, что мы и впрямь не бедствуем.

В тот же день пирог весом в пуд доставили Лантаню.

— Прими, воевода, от нас подарок, — сказал ему Петр. — Понравится — мы еще тебе такой же испечем. Муки у нас еще хоть отбавляй, и тебе не дадим бедствовать…

Врал, конечно. Это была последняя мука, и теперь оставшиеся в живых албазинцы, а их к тому времени и сотни не набралось бы, сами себя приговорили к гибели.

6 мая 1687 года, когда на Амуре сошел лед, маньчжуры неожиданно отступили от города версты на четыре. Пока было неясно, что их заставило это сделать — нежелание ли и дальше нести потери или начавшиеся в Нерчинске мирные переговоры, — только теперь албазинцы уже могли довольно свободно добывать припасы и посылать нарочных в Нерчинск. В августе того же года маньчжурское войско и вовсе уплыло прочь от Албазина.

— Братцы! Выходит, мы выстояли… Ура! Победа!.. — радовались люди.

Прибывший с продовольствием и зерном из Нерчинска стрелец Немкин и вовсе заставил албазинцев ликовать, сообщив им о том, что уже скоро с маньчжурами подпишут договор о мире, который навсегда положит конец всем пограничным распрям.

Снова стали строить планы. Посеяли хлеб, начали рубить избы, но маньчжуры быстро напомнили о себе. В июне следующего года они угнали из-под Албазина табун в пятьдесят голов лошадей, а в июле того же года, приплыв на лодчонках, сожгли весь посеянный албазинцами хлеб.

— Ничего, — сказал Бейтон. — Главное, крепость осталась за нами, а добро мы как-нибудь с Божьей помощью наживем.

Не суждено было исполниться его мечтам. 31 августа 1689 года глава Московского посольства на русско-маньчжурских переговорах в Нерчинске Федор Головин послал Бейтону указ, в котором сообщил о заключении мира, приказав «город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, и всякие воинские припасы, и хлебные всякие припасы, и печать албазинскую взяв с собою, и служилых людей з женами и з детьми и со всеми животы вывесть в Нерчинской. Строение деревяное, которое есть в Албазине, велеть зжечь, чтоб никакова прибежища не осталось».

Бейтон был вне себя от ярости.

— Я не могу ничего понимай! — от волнения начал «ломать» он язык. — За что мы воевать, за что голова свой не щадить?.. Мы же выстоять, тогда почто нам оставляй Амур?

Всю правду он узнал позже. Если раньше Москва худо-бедно держалась за Амур, то правительство царевны Софьи решило, поступившись Приамурьем, заключить мирный договор с маньчжурами, который, как думали приближенные регентши, должен был укрепить ее пошатнувшийся после провала крымских кампаний престиж.

Переговорный процесс затянулся на многие месяцы, так как обе стороны не хотели уступать друг другу. К примеру, маньчжуры настаивали на том, чтобы русские ушли не только с Амура, но и из Забайкалья, тогда как царские послы предлагали сделать границею между двумя державами Амур. Противоположная сторона имела свои доводы. Забайкалье некогда было во владении монголов, которые нынче являлись подчиненными Поднебесной, следовательно, настаивали они, вместе с монголами и Забайкалье должно отойти империи. Все закончилось размолвкой между послами, после чего личные переговоры прекратились. Общаться стали исключительно через нарочных.

156