Здесь русский дух... - Страница 151

151

— Какой ему! Пускай вначале раны свои заживит… — тут же поднялся Федор. — Я пойду вместо него. Возьму надежных людей и приведу вам генерала.

Петр же сразу взбунтовался.

— Ты что, бать! Какие раны? Я ведь про них давно забыл, — заявил он. — Тебе, старому, куда идти? Дружки твои давно уже не те. Мы, наоборот, молодые, у нас и силы есть, и сноровка.

— Силы у них есть!.. — передразнил парня Федор. — Запомни, сынок: старый ворон мимо не каркнет. Сиди и молчи…

— Ты мне рот-то не затыкай! — мгновенно встал на дыбы Петр. — Я тоже не лыком шитый, понял?

Федор побагровел.

— Вон как ты заговорил! — грозно взглянул он на Петра. — Цыц у меня!

— Нашла коса на камень, — усмехнулся десятник Матвей Кафтанов. — Пускай-ка строптивцев воевода рассудит. Дело-то серьезней некуда.

— Точно! — поддержали его казаки. — Говори, Ляксей Ларионыч! Как скажешь, так и будет.

Толбузин встал из-за стола и, заложив руки за спину, с задумчивым видом стал ходить по горнице. Казаки ждали…

— Оба пойдете, — произнес воевода. — Только, чур, не ругайтесь! Узнаю — не пожалею.

— Им еще вернуться надо, — невесело сказал кто-то из казаков.

— Вернемся! — твердо заявил Федор. — Только ты, Ляксей Ларионыч, сразу скажи, кто людей поведет, — обратился он к воеводе.

— Ты будешь за старшего, — ответил ему тот.

— Ладно, — с победным видом посмотрел старый казак на сына.

Той же ночью лазутчики Толбузина отправились на поиски генерала. Выбравшись через подкоп в стене из крепости, казаки скрылись в густой траве.

— Всей гурьбой нам не следует идти, — собрав возле себя людей, прошептал Федор. — Ты, Петр, давай со своими разведчиками двигай на север, а я с остальными прочешу берег. Если не найдем там генерала — поплывем на остров. Все, разошлись, — скомандовал он.

…Вернулись мужики усталые и злые.

— Казаки, гляжу, не вышло вам взять генерала… — не скрыл своей досады воевода.

— Легче черта в кромешной тьме поймать, чем этого упыря, — выругавшись, произнес Федор.

— Все вернулись-то? — спросил Алексей Ларионович.

— Вроде все, — сказал старший. — Ты не думай про нас плохо, воевода. В другой раз мы этого гада обязательно достанем…

Дело происходило в конце августа, а рано утром первого сентября, в день памяти преподобного Симеона Столпника и матери его Марфы, в стане врага ударили боевые барабаны, и маньчжуры пошли на приступ.

— Вон как дело-то оборачивается! — заволновался воевода, наблюдая с высокого вала за тем, как противник пытается преодолеть первую линию обороны и не запутаться в рогатинах и зубчатке стен. — Видно, маньчжуры решили до холодов с нами покончить. Ничего у них не выйдет! Афанасий Иваныч, встреть-ка иностранных друзей огоньком. Как полагается! Пуль не жалей, слышишь? Я ж знаю тебя! Скупой ты больно.

— Да не скупой я, а бережливый, — сказал Бейтон. — Это не одно и то же… Эй, казаки, слушайте мою команду! — встав в полный рост, скомандовал он. — Ружья готовьте! Цельтесь! Пли! — дождавшись, когда маньчжуры подойдут ближе, гаркнул он.

Тут же грянули выстрелы, эхом прокатившись далеко по реке. Запахло порохом.

— Падают! Падают! — закричали казаки. — Давай еще, полковник!..

— Целься!.. — снова прозвучала команда. — Пли!

— Эвон как мы их! — обрадовались казаки. — Сейчас побегут назад.

Маньчжуры, ощетинившись копьями, продолжали под бой барабанов идти вперед. Они шли лавиной со всех сторон, наводя ужас на тех, кто слаб духом.

— Ой, братцы, не дожить нам ноне до вечера!.. — паниковал кто-то из необстрелянных казаков. — Такое начнется!

— Цыц! — прозвучал голос Черниговского. — Еще раз услышу — зашибу.

3

В эту минуту каждый казак и вообще все вставшие грудью против врага понимали, что отступать им некуда, а поэтому они должны стоять до конца. Об этом поведал им и Гермоген, поднявшись на крепостной вал. Старый, немощный, с образом Богородицы на груди, который он надевал в исключительных случаях.

— Православные! — торжественно произнес священнослужитель, стараясь перебороть свою немощь. — Не оскудеет в вас вера в Господа нашего! Дерзайте, и он возблагодарит вас за ваше мужество. Помните: уходить нам с этой земли некуда, разве что в могилу. Бейтесь храбро, а я буду молиться за вас. Сбежите — спасете тело, но погубите душу. Помните мои слова! Ну, с Богом, братья мои и сестры!

С такими словами он принял из рук молодого монашка икону Божьей Матери и поднял ее над головой. Руки Гермогена дрожали от усилий, но корявые древние пальцы мертво вцепились в оклад, не давая иконе выпасть из рук.

— Матерь Божья! Помоги своим сынам выдержать все испытания! Укрепи их дух и веру в Господа нашего! — стараясь пересилить удары маньчжурских барабанов, провозгласил он.

Слова дошли до сердец осажденных.

— Не посрамим Русь-матушку! Смерть иноземным захватчикам! — неслось со всех сторон.

— Пли! — скомандовал полковник. — Эй, вы там! Поддай огня! — велел он пушкарям. Тут же заговорила крепко потрепанная врагом крепостная артиллерия. Ядра, пронзив рассветную муть, с грозным шипением устремились навстречу врагу. Раздались взрывы.

— Молодцы наши пушкари! — обрадовались казаки, видя, как дрогнул маньчжурский строй. — Поддай еще!

Тут же новые мощные взрывы потрясли округу.

— Еще немного, и они сбегут, — отметил Никифор. — Каково? — повернул он голову к воеводе, стоящему рядом с ним на крепостном валу.

Нет! Переступив через обезображенные тела однополчан, азиаты снова шли в наступление.

151