Здесь русский дух... - Страница 135

135

— Тимоха! Не устала ли рука твоя бить врага?

— Нет, папа, не устала! — отозвался младший сын.

— Хватит ли у тебя силенок до конца боя?

— Хватит, папа!

— Тогда держись! Будь осторожен! Я за вас, чертей, перед матерью в ответе!

Рядом с Тимохой, подобрав рясу, лихо махал кривым турецким ятаганом Михай. Он настолько шустр и стремителен, что маньчжурам никак не добраться до него. Сделав ложный маневр, он вдруг резко нырял под вражеский меч и тут же убивал неприятеля клинком, после чего начинал искать новую жертву.

Рев вокруг стоит такой, будто это шторм на море разыгрался.

— Ляксей Ларионыч, жив ли?! — закричал Федор, бросаясь в самое пекло боя.

— Живой я, Федя, живой! Мне надо еще тебя в Москву снарядить. Забыл? — ответил ему воевода.

— Как такое забудешь? — усмехнулся казак, ударом клинка повалив наземь бросившегося на него маньчжура. — Дай бог, доживем. Вы, мои верные товарищи? Ты, Васюк?

— Живой! — крикнул тот.

— Ты, Гридя?

— Что со мной сделается?

— Ты жив, Иван Конокрад?

— Еще и тебя переживу!

— Фома?

— Тут я, живой!

— Как Семен?

— Да цел я, цел!

— Братья Романовские?

— Мы живы! — за обоих ответил Григорий.

— Карп?

— Живой!..

— Ты, мой зять? Жив?

— Жив, Федор Петрович! — ответил ему Мишка Ворон.

— Тогда все в порядке… И-их! — взмахнул он саблей. — Разбейся, кувшин, пролейся вода, пропади, моя беда!

4

Маньчжуры применили большие луки — стрелы, выпущенные из малых, не долетали до цели, как и ружейная картечь, поэтому тяжелые срезни беспрерывно жужжали над головой, словно пчелы.

Вокруг стонали раненые, над которыми колдовали пришедшие на помощь мужьям и братьям казачки. Раны пытались лечить травами, а боль снимали азиатской водкой, заливая ее в рот раненым. Больше всех постарался беглый азиат Ян Лун, лечивший раны смесью опия и мандрагоры, как это делали древние азиатские врачеватели. Тут же нашлось дело и для молодых иноков, которые старательно рвали на лоскуты тряпье, и ими женщины потом перевязывали увечным раны…

…Саньке тоже нашлось дело. Вместе с монастырскими бабами она поддерживала огонь в кострах, на которых варилась смола.

— Хитрая и быстрая! Вон сколько за раз хворосту-то принесла, — похвалил ее кто-то из женщин.

— Не верю я ей, — сказала другая. — Дай ей волю — тут же к своим сбежит.

— Да нет, говорят, она по уши влюблена в своего казака. Разве ж убежит? — прозвучал другой голос.

— Ты про кого, про Опарина?

— Про него, а про кого ж еще?

— Нужен ли ей этот старый хрыч? Сама-то еще молодая.

— Молодая, но куда денешься? Для нее неволя, видимо, уже навсегда.

— Если не сбежит, — заметила какая-то женщина. — Если сбежит, так еще чего-нибудь утащит…

Санька слышала эти речи, и в ней потихоньку рождалась обида. На кого, она и сама не знала.

Мысль о том, что у нее появилась возможность вернуться в прежнюю жизнь, вначале испугала ее. Как же тогда Федор? Как же сын? Нет, Санька должна остаться с ними до конца. Когда она увидела на крепостном валу людей в маньчжурских доспехах, услышала знакомую речь, она не выдержала и помчалась наверх.

— Ты куда? — бросил ей вслед какой-то старик. — Вот дура-баба! Там же стреляют.

Санька не слышала этих слов, и все ее мысли были заняты другим. «Быстрее! Быстрее! — подгоняла она себя. — Еще немного»…

Санькино появление на крепостном валу в кровавом водовороте никто бы не заметил, но Бог наградил азиатку звонким голосом. Встав во весь рост у края восточной стены и обернувшись в сторону осаждавших крепость маньчжур, она вдруг замахала руками и что-то закричала на своем языке.

— Я здесь! — кричала Санька. — Здесь!.. Помогите! Спасите меня!

— Чего? — удивленно посмотрел на нее Толбузин. — Эй, девка, прочь, если не хочешь быть подстреленной, как куропатка…

Она его не слышала и продолжала кричать и махать руками, стараясь привлечь к себе внимание маньчжурских ратников.

— Мой господин! Мне кажется, в крепости началась паника, — внимательно наблюдая за действиями своих воинов, обратился к Лантаню его помощник Дунхай.

— Почему вы так решили, генерал? — спросил его командующий.

— Гляньте, — указал Дунхай в сторону крепости. — Видите? Какая-то женщина забралась на стену и машет нам руками.

Лантань посмотрел туда, куда ему указывал генерал.

— Это же какая-то сумасшедшая! — произнес он. — Вокруг рекою льется кровь, а ей все нипочем. Хотя, если это пленница? Я слышал, у русских на Амуре с женщинами негусто, и они берут в плен наших девиц.

Их разговор услышал полковник Мань Тао, высокий худощавый человек с красивым азиатским лицом, один из лучших военачальников в войске. Его полк славился безукоризненной дисциплиной и отсутствием проступков среди воинов. По слухам, он был человеком добрым, но при этом рабом своего слова: как говорит, так и делает. Подчиненные не только боялись его, но и уважали и даже любили.

Какое-то время Мань Тао стоял неподвижно, пытаясь рассмотреть лицо метавшейся на земляном валу женщины.

— Это моя возлюбленная! — неожиданно воскликнул он. — Моя Сан-Пин!

Долгие годы Мань Тао не забывал о ней. Более того, мужчина пытался отыскать Сан-Пин, но тщетно, и все же ему казалось, что однажды ему удастся вновь увидеть свою любовь. По слухам, Сан-Пин находилась у русских, поэтому он долго ждал того часа, когда императорское войско отправится в северный поход.

Ни слова не говоря, полковник вскочил на своего серого аргамака и помчался в сторону крепости.

135