Здесь русский дух... - Страница 113

К оглавлению

113

Она испугалась:

— Ты чего, Петенька? Как же можно! Я же венчанная… Бог не простит мне этого!

— Простит! — уверенно заявил Петр. — Мы любим друг друга, а тогда он поймет нас.

— Так тятенька не поймет… — продолжала сопротивляться Любаня.

— И черт с ним! — махнул рукой казак. — Скажи, доколе ты будешь его бояться? Вот родим ему внуков — тут же успокоится.

Она отчаянно посмотрела ему в глаза и покачала головой:

— Нет, не могу я, Петенька, не могу…

Петр побледнел.

— Ты думаешь, Катька просто так померла?.. — сказал он, притягивая Любаню к себе. — Она с умыслом все сделала… Хотела волю нам дать… И ты после этого отказываешь мне?

Любаня не поверила своим ушам.

— Люди говорят, это она ненароком…

— Тсс!.. Молчи… Это мы с тобой ее погубили, мы, понимаешь?

— Врешь ты все! — вырвавшись из рук Петра, воскликнула Любаня. — Врешь! Врешь! Врешь!..

— Молчи! — попросил он.

— Врешь! — снова крикнула она и, подхватив юбку, побежала прочь.

— Стой! Стой же!.. — пытается остановить ее Петр. — Давай переговорим!.. — Любаня уже не слышала его. Она бежала по полю, не разбирая дороги. — Черт с тобой! — вдруг злобно прокричал Петр. — Если хочешь — живи со своим увечным, но ведь через неделю сама ко мне прибежишь!.. Тебе ж мужик нормальный нужен, а не неликвидный кабан…

Впрочем, зря он надеялся. Любаня после того случая вдруг стала избегать бывшего возлюбленного. И напрасно он вечерами торчал под ее окном, пытаясь выманить молодую женщину из дому настойчивой соловьиной трелью, — она будто не слышала его. Время шло, и на смену жаркому лету пришла дождливая осень, а потом подоспели холода. Не лучшая пора для свиданий…

Глава шестая
ТОЛБУЗИН

1

Зима в эти края приходила рано. В середине сентября утром на деревьях появлялись обледенелые пробки, а к концу месяца, где-то к Рождеству Пресвятой Богородицы, уже и первый снег выпадал. В ноябре же и вовсе кружило-мело. Со стороны Ледовитого океана налетят студеные злые ветры, сорвут с деревьев последние крупицы осенней развеселой погоды, а там и морозы ударят. Такие, что железо рвут и на лету птицу бьют.

Впрочем, природа чувствовала зиму задолго до того. Только зашевелится первый лист в воздухе, и на юг, к теплому морю потянутся журавли. Настанет короткий миг поздней осени, предвестник холодных северных ветров.

В этом году зима пришла раньше обычного, на Захария. Утром повалил снег, что являлось традиционным сигналом для белых гусей. Все стаи поднялись на крыло. Длинные вереницы птиц тянулись над Амуром, с тревожным криком пролетая над поселениями, монастырями и пашнями. Будто внемля голосу предков, в загонах начали кричать домашние гуси. Люди вышли из домов и с непокрытыми головами молча глядели, как среди первых снежинок мелькали силуэты белых птиц. Неделя — и все пернатое племя исчезало из окрестных лесов-болот. В Приамурье с севера потихоньку подкрадывалась зима.

В конце октября, в самый день Анастасии-овечницы в поселение пожаловали оленные люди — орочоны. Так по первому снежку и примчались на нартах. Их было человек шесть. Все в куртках-кухлянках, с бусами — нанизанными на звериные жилы мелкими костями животных. Встали возле крепостных ворот и шумят, требуя атамана.

— Чего орете? — высунувшись из окна подзорной башни, недовольно прикрикнул на них караульный.

— Атамана давай! Кусяина!.. — задрав голову, кричал одетый в сшитую из оленьих шкур кухлянку с видлогою пожилой мужчина.

— Чего захотел! Хозяина, видишь ли, ему подавай… — издевался стражник. — Может, тебе еще царя нашего покликать? Далеко он, не услышит.

Тот не отставал.

— Большой дело к атаман есть! Зови! — требовал он.

— А тебе какого атамана, нашего или казенного? — спросили сверху.

— Никифор, однако, нам нужен, Чернига…

— Так бы и сказал, — серьезно проговорил стражник. — У нас тут два их, атамана-то. Один свой, а другого нам силой навязали… Эй, Мишка! — закричал он стоящему на часах возле приказной избы Мишке Ворону. — Давай, зови Никифора. Скажи, гости к нему… Сейчас позовут! — крикнул он орочону.

Это был старый Улуй из оленьего рода Бойгоней, прибывший в Албазин со стороны маньчжурской земли вместе с четырьмя своими братьями и восемнадцатилетним сыном Оронканом, невысоким и ловко скроенным пареньком с лисьими щелочками-глазами на круглом широкоскулом лице.

Весь их многочисленный род вместе с другими тунгусскими родами, которых в свое время заставили покинуть родные места, несколько лет назад вернулся под крыло русского царя, поселившись на богатых оленьим кормом и зверьем даурских землях. Лишь небольшая часть тунгусских семей все еще продолжала кочевать вместе со своими стадами по безлюдным северным просторам маньчжурского царства, да и те, следуя призывам вождей, уже готовились перейти границу и присоединиться к своим родственникам. Дождавшись ледостава, они покинули свои становища и двинулись на север, но перед тем как отправиться в путь, они, как полагается, решили задобрить злых духов, чтобы те дали им возможность спокойно добраться до родной земли, поэтому попросили старого шамана Таранти провести обряд камлания.

— Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо! — мелкими шажками подвигаясь вокруг костра и ударяя круглым сучком в многоцветный квадратный бубен, бормотал седой, точно ягель, старик в расшитом бисером костюме — арбагазе.

— Кай-о! Кай-о!.. — повторяли за ним оленные люди.

— Надо принести в жертву белого оленя, — низко поклонившись стоявшему поодаль сухому могучему дереву, неожиданно сказал старик. — Тогда духи сжалятся над нами.

113